ересь жидовствующих

На другой день после коронации разочарованный Наполеон сказал адмиралу Декрэ:

- Я слишком поздно явился на свет; нельзя больше сделать ничего великого. Моя карьера блестяща, я не отрицаю; мне удалось пробить себе прекрасную дорогу. Но какая разница с античным миром! Взгляните на Александра Македонского: когда он, после завоевания Азии объявил себя сыном Зевса, то кроме Олимпиады, которая знала, чего ей держаться, кроме Аристотеля да нескольких афинских педантов, весь Восток поверил ему. Ну, а если бы я вздумал провозгласить себя сегодня сыном Отца Всевышнего и заявил бы, что хочу Ему воздать хвалу и благодарение за такое звание, так не нашлось бы ни одной торговки, которая бы не высмеяла бы меня в глаза при первом же моем появлении. Народы слишком просвещены в наше время: нечего больше делать!

( Collapse )

Стремительная готика и неподвижная Византия. Бурлящий Запад и полусонный Восток. Отточенные стрелы европейских соборов пронзают небо, рвутся прочь от вялотекущей истории, устремляют молниеносную мысль ввысь! Фауст. Восток расползается вширь: "Толстый - значит умный и богатый", "спите спокойно жители Багдада, Тегерана, Пекина, Оренбурга, Воронежа, Алма-Аты, Владивостока, Петрозаводска..." Нью-йоркские небоскребы - все подчинено интенсивному стремлению вверх, вверх! Выше! Еще выше!!! Но даже в новейших московских высотках не видно никакого стремления. Кажется, что это просто крепко утрамбованные вертикальные кучи мусора. Обломов, Иван-дурак на печи, Лев Мышкин. Экстенсивное разрастание вширь - много земли, необъятная территория, выйдешь из усадьбы: Ого-го-о-о!.. Неужели это все наше! Эй, холопы, - баньку, браги, да девку поядреней!.. Как будто бы нам не нужна голова, а нужно только туловище, туловище, туловище... Чугунные кулаки, каторжный труд, заслюнявленная библия, адаптированная к "моральному кодексу строителя коммунизма", трехлитровые банки с закрученными пупырчатыми огурчиками, граненый - как положено, тихое коммунальное спаривание, животная покорность.

( Collapse )

Был бы рассудок, непременно бы лишился его в попытке переварить мешанину человеческой мысли. Ну, как тут не расщепиться на микровещества!

( Collapse )

Здесь шаманами пахнет и нефтью. Остальное - так себе - фон. Впившиеся в глаза декорации давно уже исчезнувшего племени. Обозначение оперативного пространства для воинственного духа. Дикая полуреальная игра, где важна не победа и даже не участие, а - отношение к этой игре.
Кто бы ты ни был, отбившийся от фаланги лучник или вагоновожатый на линии Братцево-Сокол, или временно исполняющий обязанности верховного вождя, ты должен внятно в самом себе определить свое отношение к ПРЕДНАЧЕРТАННОМУ.

( Collapse )

Можно криком разрушить стены...

И нет никакого отчаяния, и нет никакого перекрестка, и кажется, что нет уже ни прошлого, ни будущего, а есть лишь вырванное из пособия для начинающего мерчендайзера обреченное настоящее.

- Корчагин! Корчагин!
- Да полно вам, бросьте. От Павки остались уж бренные кости...

Отцы рассказывали:

"Мы знали эту девушку и ее историю. Отец у нее был генерал, командир дивизии. Но, добровольно вступив в армию, девушка не пошла в его часть. Она прослыла метким снайпером, но летом была ранена, и ее по ранению хотели демобилизовать, так как нога срослась не правильно. Тогда, чтобы вернуться в армию, она стала автоматчиком при отце - генерале. Девушка была совсем юная, хорошенькая. Американский журналист восторженно расспрашивал ее и яростно записывал ответы.

( Collapse )

Во время Великой отечественной войны Семен Андреевич Скачков был назначен Сталиным на пост директора Челябинского танкового завода, на место тракторостроителя Циммермана.

Русские танки раскурочили и уничтожили гитлеровскую военную машину.

Семен Андреевич Скачков был дважды удостоен звания героя Социалистического Труда.

( Collapse )

В динамиках грохот, на улицах скрежет, зрачки расширены от дотошной детализации увиденного, в душе ощущение легко приобретенного блаженства. Надвигается NOVAЯ REALЬHOSTЬ.
Иезуитский принцип - смешение религии и политики в кастрюле каждой среднестатистической кухарки. Нет ни добра, ни зла, а есть только понятия о добре и зле, которые можно и нужно истолковывать согласно с конкретной необходимостью.
Неограниченная дозировка. Постоянный эксперимент. Непрекращающаяся экспансия незавершенных опытов. Вручение видимых атрибутов власти жаждущим власти. Демагогическое обоснование их притязаний. Побольше шоу! Простота поставленных задач и чудовищная вычурность их выполнения. Локализованный хаос. Побольше шоу!
Наш прежний боженька гулял по скверикам со свечкой, а черт метался по Красной площади с кочергой. Уютно было, как на православном кладбище.
Р-р-аз! И проявлена корявая харя всеобщего врага! То есть - отражение в искусно преломленном гардеробном зеркале. Иезуитский принцип. Если ежедневно, на протяжении длительного времени, видеть себя уродом и только уродом, то рано или поздно явится яростная и разрушительная ненависть к себе. Побольше шоу!
Тогда - или бритвой по харе полоснуть! Или - в бандопартизанское формирование по истреблению приятнолицых.
Наш прежний боженька, от интеллектуальной неспособности развиваться вертикально интенсивно и корпоративно, бесконечно и бессмысленно разверзался вширь... в дурную необъятность размахивающего кочергой черта, в удои и привесы, во всеобщую занятость, в кровавые колхозные драмы на тему - кто больше намолотит...
Бродит боженька в подгузниках, рученьками свечечку от зевоты прикрывая... И черт - в алом пионерском галстуке, кочергой по голубям - в целкости упражняется. Идиллия.
Была.
Иезуитский принцип - если у вас не хватает ума для того, чтобы истолковать самих себя, обратитесь к специалисту, и он вам обязательно поможет.
В динамиках все звуки мира - одновременно. В ночных небесах - ослепительные фейерверки. Побольше шоу! Зрачки расширены от визуального препарирования человеческих трупов, похожих на персонажей нубийских сказок. Душа начинает осознавать себя активной сексуальной единицей. Побольше шоу! Это первые ощущения завтрашнего пришествия NOVOI DUHOVNOSTI.

А так все как обычно: вчерашний боженька размахивает свечкой на концерте Мадонны. Чертик с элегантной кочергой добился должности министра экономики.
И если у нас опять не хватит ума истолковать самих себя, то мы непременно обратимся к специалисту и он нам, как всегда, обязательно поможет.

Все на земле показывает либо ничтожество человека, либо милосердие бога.
Позднее небо стягивается мягкими ремнями лучей, величественно рушащегося за ломаный горизонт, куда-то в Кунцево, солнца. Тяжелая зеленая лапа густолистого карагача выметает подоконник, подчиняясь ленивым накатам юго-западного ветра. Далекий шум города.
Полусон.
И так часто бывает, когда энергичная жизнь не может дотянуться до человеческого тела, чтобы увлечь его в свою нарядную бездну мгновенных и бессмысленных событий, человеческий разум создает для себя иллюзию жизни - направленную мысль.
Через несколько секунд девушка в шортах, в куртке "Lee" и в красной бейсболке с надписью "Ferrari", белокурая, как арийская Синдерелла, попытается взорвать себя на остановке маршрутного такси № 62.
Что-то там не контачит...
Из-под полосатых зонтиков летнего кафе выбирается глуховатый ритм полузабытой группы "Supermax". Директор кафе, армянин Витя, с вымокшими на полрубашки подмышками, пробует снять на вечер засидевшуюся посетительницу. по виду - школьницу. Поджигает ей сигарету.
Самоубийца нервничает. У нее два мобильных телефона: один она держит в руке, а другой закреплен на взрывном устройстве - в рюкзачке. И вот она пытается дозвониться туда, в бомбу... а у нее не получается. То ли связь в Москве не очень, то ли номер забыла...
Карагач равномерно метет подоконник.
И так часто случается, когда человек фантазирует себя наконечником каких-либо идей...
Как же глупо и нелепо смотрится смерть, крадущаяся в дрязгах, в мелкой толчее, в трясущихся наманикюренных пальчиках психопатки, в тошнящей обыденности всего, что служит ей невольной декорацией, насмешкой над жизнью: надкусанный пирожок на асфальте, жирный армянин с блядующей выпускницей, плешивая псина, растянувшаяся под навесом чебуречной, плевки, окурки, фантики, уезжающая маршрутка, бейсболка "Ferrari"....
Уже и небо застегнулось пуговицами первых звезд. Как будто из Ясенево выползла чахленькая и застенчивая луна. Праздный шум города. Листья в окне...
Бог есть.

"...и казенный голос разносчика дребезжал: старого платья продать".

И кажется, навязчиво, как в гашишном упоении, что в начале всего сущего лежала одна единственная книга, от которой произошли другие книги, из которых разошлись по человеским стойбищам первые религии и главные философские учения, и кажется, что и теперь уже снова можно все обобщить и завершить эту историю.
Сказать себе: там, где-то, позавчера, во времена Кромвеля и Ришелье, и позже чуть - у Вильгельма и Александра I - закончилась вся литература и ныне выскакивают из книг, как из под фурцевой юбки, одуревшие Акакии Акакиевичи или флегматичные Ионычи и дуют буквами в глаза... Теперь они - сами писатели.

Правда, Ионыч стал писателем позже, вчера почти.

И время такое дряблое, вялое, тучное, отвратительное, бессильно-жестокое... или - молодое, отчаянное, но ВИЧ -инфицированное... сгнившее совсем изнутри.

В частности - люди. В общем - проживатели.

Кажется, что вот-вот объявится в Комсомольске-на-Амуре последний, неоднократно судимый, пророк! Все скажет. Таким языком изложит, что двухметровые чжурчжени из тысячевековых могил восстанут и сверкнут голубоглазо, и у гражданина Минина щит одолжат, а у Кибальчиша - шашку деревянную! Что Гильгамеш, в исполнении Тома Круза, воскликнет: "Правда здесь! Истина - форева! Так было! Так есть! И никак иначе не будет!". Что это все те же шумеры, только с мобильниками, египетским иероглифам уста разомкнули...

Но все не приходит последний пророк с ноутбуком. Нет от него сообщений в сети.

"...старого платья продать".

Или те, которые на испанских кострах пузырились и лопались, тоже помалкивают. Трейдеры, брокеры, что там...

Кричал - кричал, не докричался.

И кажется ведь, что всякий татарин на трех вокзалах истину ведает, каждая дамочка с Химкинского шоссе тайным сообщением наделена. Поэтов - как грязи в Ясенево! Философские доктрины в любой инструкции к стиральным машинам приложены. Но как эту истину другому сообщить? Посредством чего?

Снова поиск, поиск, поиск, поиск, поиск...

Колонии - поселения от гениев пухнут. Вся планета, со всеми ее укромными пупочками, на участки между гениями подроблена. И кажется, в хорроре утреннего бодуна, что теперь уж точно явится! Солидный, но на еврея не похож, и в футболке с оттянутым воротом. Все, самое смазанное, самое - что даже сам себе ни-ни... абсолютно все выяснится: кем был, кого подсиживал, на кого доносы строчил, как с домохозяйками сексуально извращался, чем старушку по голове бил, как начальником стать мечтал, как на спину плевал, откуда гонорары получал, как малышей курить учил... Но не является, даже с похмелья, даже из Комсомольска-на-Амуре.

Снова поиск, поиск, поиск, поиск, поиск, поиск...

Нашел!

Я! Я! Я нашел! Вот, вот, подождите (да отойди ты!), слушайте... Я! Я...

"...и казенный голос дребезжал: старого платья продать".

Ты что ли скажешь мне, что я поступаю не верно...

Одна гигантская акула съедает столько же рачков, сколько их съедает миллион сельдей.

Если ты утверждаешь, что государство - это Гигантская Акула, то лучше быть съеденным рачком, чем одной из миллиона тех сельдей, которые, выпучив зенки и разинув безмолвные пасти, мечутся в акульем брюхе, дожирая не переварившуюся пищу и сами, в это же время, перевариваются, сожранные...

Лучше знать свою ничтожную гибель, чем пресмыкаться перед гибнущим величием.

Если бы Льву Троцкому в одиночной камере Николаевской тюрьмы попалась не книга по истории франкмасонства, а жизнеописание Игнатия де Лойлы, мы жили бы в совсем по иному устроенном государстве.

Историческая закономерность не в силах отвергнуть случайность, тот самый печоринский фатализм.

Невозможно считать акулу миллионом обезумевших сельдей. Это множество проворных, скользких сельдей могут возомнить себя акулой, но все они перевариваются, сожранные...

Если бы в родовом замке Игнатия де Лойлы обнаружились желанные им рыцарские романы, а не жизнеописания христианских святых мучеников, мы жили бы в совершенно иначе развившемся мире.

Ты скажешь, что бессмысленно ставить вопросы, на которые никто и никогда не сможет получить ответ...

This is the end....

Бессмысленны только легко разрешимые вопросы. А все настоящее - безответно.

И я жду.

Твоя цивилизованная и эмансипированная сельдь жрет мои ожидания. Но лучше быть сожранным твоей зарождающейся гильотиной, чем дать тебе повод почувствовать себя Войной, Акулой... Потому что ты - сельдь.

И я жду, когда ты осознаешь себя Гильотиной.

Моя любовь...